Руслан Панкратов: Конфискация российских ЗВР приведет к революции в Евросоюзе

Средства массовой информации сообщили о том, что канцлер Германии Фридрих Мерц экстренно вылетел в Брюссель.

По мнению специалистов, политик совместно с главой Еврокомиссии Урсулой фон дер Ляйен будет оказывать давление на правительство Бельгии с целью конфискации хранящихся в этой стране российских золотовалютных резервов.

Смогут ли представители Евросоюза повлиять на позицию бельгийских властей?

Собственную точку зрения по данному вопросу Общественной службе новостей высказал Заместитель председателя Союза политэмигрантов Европы Руслан Панкратов:

***

Это уже давно не просто финансовый спор, а многоуровневая геополитическая операция, затрагивающая три ключевых измерения.

1. Финансово-юридическое измерение.

Бельгия, на территории которой в Euroclear сосредоточено порядка €185 млрд российских активов, добивается коллективных гарантий от всех 27 стран ЕС на случай использования этих средств в интересах Украины. Узел заключается в том, что Венгрия и Словакия блокируют консенсус, а Еврокомиссия во главе с Урсулой фон дер Ляйен фактически пытается обойти национальные вето через применение статьи 122 Договора о функционировании ЕС – чрезвычайного механизма, изначально задумавшегося для природных и экономических кризисов, но теперь превращающегося в инструмент политического давления на государства-члены. Тем самым, закладывается прецедент, способный радикально переписать внутренние правила ЕС: от союза государств с правом блокировки к конструкции, где наднациональный центр получает возможность системно обходить нежелательные позиции отдельных столиц.

2. Политико-партийное измерение.

Внутри немецкого консервативного блока давно назрел разлом между условно «меркелевским» центристским крылом CDU/CSU и праволиберальным, ориентированным на более жесткий курс, которое олицетворяет Фридрих Мерц, вышедший из финансового мира и структур уровня BlackRock. Урсула фон дер Ляйен – продукт именно старой, меркелевской школы, Мерц – лицо нового, более агрессивного германского курса. Личная и политическая вражда не мешает им в данной ситуации выстроить общую линию жесткого давления на Бельгию. Визит Мерца в Брюссель 5 декабря выглядит не как протокольная консультация, а как демонстрация претензии Германии на политическое руководство Европой. Мерц пытается закрепиться в образе гаранта немецкого суверенитета перед «брюссельским диктатом» и одновременно показать, что именно Берлин, а не Бельгия и не формальная Еврокомиссия, задает рамки допустимого.

3. Геополитическое измерение.

Тезис о том, что якобы только Германия согласилась взять на себя «полную финансовую ответственность» по рискам конфискации российских активов, – прежде всего, риторический прием с элементами театральщины, а не точная юридическая формула. Это инструмент позиционирования: Берлин посылает сигнал Вашингтону, что Европа в состоянии самостоятельно финансировать украинский проект, даже при охлаждении или свертывании американского участия, и одновременно удерживает внутреннее политическое поле, показывая немецкому избирателю, что страна не пассивно следует за Брюсселем, а навязывает свою повестку. Из всего расклада ситуации вытекает несколько принципиальных векторов развития.

Во‑первых, использование статьи 122, как универсального обходного канала под национальные вето превращает текущий кейс в пробный камень институционального переворота внутри ЕС. Если эта схема будет проведена до конца, ЕС переходит от модели «федерации государств с правом блокировки» к модели, в которой наднациональный центр получает инструмент силового навязывания решений.

Бельгия в таком случае играет роль испытательного полигона: именно на ее суверенитете отрабатывается механизм, который затем может быть направлен против любого неудобного участника – от Венгрии до будущих диссидентов.

Во‑вторых, Россия уже перевела конфликт из политической плоскости в юридическую. Московский арбитражный суд вынес решение против Euroclear, пусть и на относительно небольшую сумму, но сам прецедент запущен. Если ЕС перейдет от замораживания к фактической экспроприации, вполне реальна много десятилетняя, а то и «вековая» судебная война в разных юрисдикциях.

Пока идут процессы, Москва успевает выстроить симметричный контур: в России уже фактически национализирован ряд западных активов на десятки миллиардов евро (Danone, Carlsberg и др.). При упорстве Запада в попытке нанести России «стратегическое поражение» через финансовое удушение возникает контур взаимного уничтожения: симметричное выбивание активов друг у друга и постепенное разрушение доверия к западной правовой и финансовой системе как таковой.

На этом фоне Euroclear превращается в удобную жертвенную фигуру. Финансовый гигант вполне может пойти навстречу политическому давлению, но затем, столкнувшись с валом исков и угрозой потери доверия со стороны мировых инвесторов, выставить претензии уже самому Европейскому союзу – в том числе в американских судах, где европейским структурам придется вести тяжелую оборону.

Так, финансовая война ЕС против России рискует плавно перетечь в юридический и репутационный конфликт между Европой и США на почве ответственности за слом глобальной системы обращения резервных активов. На этом фоне визит Мерца в Брюссель вполне может выполнять функцию операции прикрытия для согласования и «продавливания» компромиссных сценариев, устраивающих прежде всего Вашингтон.

Вариант, при котором часть активов используется для Украины, часть резервируется под будущие конфигурации послевоенного урегулирования, а часть де-факто становится предметом торга с Россией, удобнее обсуждать в закрытом формате между Берлином, Еврокомиссией и американцами.

Публично это можно преподнести как бескомпромиссный шаг наказания Москвы, в реальности – как элемент большой сделки. Отдельная линия здесь – это конечно позиция самого ЕЦБ. Формально Франкфурт выражает озабоченность, что конфискация подорвет статус евро как резервной валюты и ударит по финансовой стабильности. Но логика подсказывает и другой вариант: ЕЦБ может готовить набор технических, регуляторных «стресс‑тестов» и требований к устойчивости Euroclear и других площадок, которые сделают реализацию политического плана фактически невозможной или крайне болезненной для банковской системы. Это своего рода тихое «нет» Брюсселю и Берлину, озвученное не политическим языком, а языком регуляторных норм и риск‑менеджмента.

Из всего этого вытекает главный вывод: с высокой долей вероятности визит Мерца в Брюссель – действительно театр переходного момента. Финал для ЕС выглядит неблагоприятно при любом варианте развязки. Если Бельгия соглашается, ЕС получает мощный инструмент наднационального контроля, но расплачивается за это многолетней судебной войной, подрывом доверия к своим финансовым институтам и превращением Euroclear и других финансовых институтов в постоянные мишени для исков и политического давления. Если Бельгия не сдается, запуск статьи 122 и вынужденные обходные маневры Еврокомиссии подрывают принцип национального суверенитета и провоцируют институциональный кризис, в котором «право вето» превращается в декорацию.

Дополнительный, не снятый со стола сценарий – закрытое соглашение между Мерцом, фон дер Ляйен и администрацией Трампа о частичной передаче активов России в рамках будущей «миротворческой» комбинации по Украине: часть средств идет на удержание Киева, часть – резервируется под послевоенные реконфигурации, часть – становится разменной монетой в большой сделке с Москвой.

Во всех этих вариантах центр тяжести смещается не к Украине как бенефициару, а к радикальному переписыванию международного финансового права и всей архитектуры европейской власти на фоне затянувшейся агонии уже самого американского гегемона.

Украина – инструмент, российские активы – топливо, а настоящая ставка – контроль над будущими правилами игры в мировой финансовой системе.